Как в ИТМО учат исследовать здоровье: интервью с эпидемиологом

Современная эпидемиология изучает, как возникают болезни и что делать для их предотвращения. Все чаще эти исследования проводят не врачи — это отдельная специальность, которой учатся и доктора, и социологи, и специалисты по анализу данных.

В России можно выучиться на эпидемиолога. Профессии учат на программе Public Health Sciences в Университете ИТМО. Главное, что нужно для поступления, — желание учиться, критически мыслить и интересоваться вопросами, связанными со здоровьем людей.

Мы поговорили с куратором программы о том, чем занимаются студенты ИТМО на программе и как стать одним из них.

— Антон, по профессии вы врач-онколог, но несколько лет назад получили образование эпидемиолога. Что это за специальность и как вы в нее пришли?

— Я окончил ординатуру и аспирантуру в НИИ онкологии им. Н. Н. Петрова в Петербурге. Там я начинал работать торакальным онкохирургом. Поскольку я встречал много пациентов с раком легкого, то интересовался исследованиями ранней диагностики этого заболевания.

В определенный момент мне захотелось понять, как этим занимаются за рубежом. Я стал общаться с коллегами из других стран, узнавал, как проходит скрининг на онкологические заболевания. Очень удивился, что исследованиями в этой области занимаются не онкологи или рентгенологи, а эпидемиологи. И потом появилась возможность попасть на программу доктора наук по эпидемиологии в Финляндии, в Университете Тампере. 

Эпидемиология в России и эпидемиология за рубежом — это разные вещи, которые одинаково называются. В понимании российской медицины это наука, которая в большей степени занимается инфекционными болезнями. А эпидемиология за рубежом умеет правильно получать и правильно интерпретировать данные о любых болезнях и эффективности чего бы то ни было, связанного со здоровьем в самом широком смысле этого понятия, изучает разные дизайны исследований. 

— Почему так вышло, что две дисциплины называются одинаково, но занимаются разными вопросами? Почему в России эпидемиолог — врач, а за рубежом — ученый без медицинского образования?

— Потому что изначально эпидемиологи занимались только инфекциями. И арсенал научных методов у них был ограниченный. Компьютеров тогда еще не было. 

Эпидемиологи расследовали причины возникновения инфекций. Изучать что-то другое было сложно, так как это было основной причиной смертей в те годы. А первые исследования разных болезней проводили врачи. 

Но постепенно, с первыми успехами в борьбе с инфекциями, спектр изучаемых факторов, влияющих на здоровье, стал шире, также из других наук стали приходить методы исследований, и появились новые возможности анализа данных. Так эпидемиология стала «современной» — это случилось где-то в 60–70-х годах прошлого века. И ею теперь в меньшей степени занимаются врачи. Появилась отдельная специальность — эпидемиолог.

Современные эпидемиологи работают с данными, это количественная наука. В учебниках по специальности вы мало что узнаете про микроорганизмы, зато там будут формулы и таблицы.

— Зачем врачу становиться эпидемиологом и заниматься анализом данных?

— Становиться эпидемиологом врачу необязательно — у него может не быть на это времени и желания. Не каждый врач должен заниматься наукой. Я знаю очень хороших врачей, которые сами не проводят исследования, но понимают и могут интерпретировать результаты. По сути, это один из навыков врача, как у любого другого специалиста.

К тому же многие современные исследования — это командная работа, в ней участвуют представители разных дисциплин. Врач может инициировать исследование и вносить в него свой вклад. Современные исследования сейчас редко делаются в одиночку. Меня пугают публикации с одним или двумя авторами.

Но если врач знает основы эпидемиологии, это поможет в работе найти ответы на многие вопросы. Главный вопрос, который должен себе задавать любой современный врач: «Почему я делаю так, а не иначе?» Ведь часто врачебная практика — это результат множества эпидемиологических исследований.

Например, читаю статью и понимаю: в ней нет никаких доказательств, что надо делать так, а не эдак. Это как у журналистов фактчекинг — процесс проверки данных. А если знать и понимать, как делают исследования и как получают данные, то можно проводить их и самому в своей работе. И это отличный способ изменить врачебную практику — локально и во всем мире.

— Можете привести пример, как научные исследования в эпидемиологии изменили мир?

Пандемия коронавирусной инфекции высветила кучу вещей. 

Начать хотя бы с хлорохина — препарата от малярии. В начале пандемии пациентов с COVID-19 лечили лекарством, которое не доказало свою эффективность. Это прекратили делать, как только выяснили, что данных об эффективности хлорохина нет — препарат не работает.

Это нормальная история — так бывает. А теперь представьте, что во всей медицине так происходит. Часто лечат тем, в отношении чего нет доказательств, но есть какое-то убеждение, что это будет помогать. Эпидемиология помогает найти истину.

— А как вы относитесь к мнению, что многие исследования спонсируют фармкомпании и результаты эффективности могут быть сфабрикованы? А вот наш, скажем, «Арбидол» — эффективный, и доказывать это не нужно.

— Это типичная история о людях, у которых нет желания делать исследования. Или они не понимают, как их делать.

Дело в том, что в большой фарме гигантское количество препаратов оказываются неэффективными. Они даже не выходят на рынок. Минимальный процент молекул становится лекарством. Поэтому сфабрикованные исследования — это большая редкость. Нужно пройти как минимум три фазы исследований, чтобы регулятор выпустил лекарство на рынок. Это, по сути, три отдельных исследования. 

А если у вас есть один «Арбидол» и его даже не исследовали… Это, наверное, говорит о том, что либо он не работает, либо лекарственный оборот плохо контролируют. 

Наверное, раньше так и было. Врачи лечили людей лекарствами, эффективность которых никак не была доказана, а вред не учитывали. Мы возвращаемся на 100 лет назад, когда говорим, что лекарства без исследований работают.

— Но все же у нас есть хорошие примеры того, как исследования попадали в журналы мирового значения. Например, исследование эффективности вакцины «Спутник V» попало в The Lancet. Что нужно сделать, чтобы попасть в такой журнал?

— Это первое попавшее в The Lancet исследование, где были только российские авторы. 

Люди не только создали вакцину, но еще и провели исследование ее эффективности, опубликовали результаты, и это ценно. Чтобы доказать всему миру, что вакцина работает, нужно не просто говорить об этом, а провести исследование. Кстати, опубликованные работы много критиковали. Они неидеальные, но хотя бы исследования действительно провели. Другие производители российских вакцин даже этого не попытались сделать.

И в этом проблема. Почему-то все считают, что заниматься доказательствами — это лишний труд либо какая-то бюрократическая процедура, которую просто нужно преодолеть.

— Что нужно сделать нашим ученым, чтобы попасть в The Lancet снова?

— Исследование «Спутника» — это первое полностью российское исследование. Но российские ученые уже публиковались в The Lancet.

Чтобы попасть в этот журнал, нужно такое исследование, которое повлияло бы на мировую практику или представления о болезни. Это первый момент. 

Второй момент — оно должно быть сделано по современным стандартам проведения исследований. 

Посмотрите на исследование Давида Заридзе о влиянии алкоголя на общую смертность. Оно сделано в России.

Но таких исследований мало. Несопоставимо мало в сравнении с другими странами.

— Как вы пришли к созданию магистратуры в ИТМО? 

— Мы видим потребность со стороны врачей и неврачей, что нужно делать исследования в отношении здоровья. А чтобы их сделать, нужны люди. 

Мы решаем эту проблему с помощью магистратуры Public Health Sciences, или «Науки о здоровье». Мы хотим создать критическую массу исследователей, чтобы эти науки перестали быть экзотикой.

— Магистратуру окончили первые выпускники. Чего им уже удалось достичь? 

— Мы очень рады, что студенты стали выпускаться. Прежде всего, они защитили дипломные работы. 

Но наша основная цель — чтобы было больше научных публикаций. Мы призываем каждого нашего студента готовить свою научную работу так, словно это подготовка к научной публикации в журнале. Конечно, они не попадут сразу в The Lancet. Но если они это сделают, мы будем ими очень гордиться. Глобально в этом нет ничего суперсложного. 

Научная работа — это тоже работа. Для нее нужны навыки. В ней есть удачи и неудачи, интересные и скучные моменты. Мы хотим, чтобы наши студенты прошли весь цикл работы над исследованиями. 

Сейчас первые студенты будут публиковаться в журналах, связанных с темой исследований. Это их первое личное достижение. 

Еще мы работаем со студентами в команде. Например, тесно сотрудничаем с Европейским университетом в Санкт-Петербурге — вместе мы проводили исследования во время пандемии. И это были единственные независимые исследования из нашей страны на тот момент. 

— Кого у вас на курсе больше — врачей или неврачей? Какие темы дипломов они выбирают?

— Я бы сказал, соотношение 50 на 50. И нам это нравится. Так студенты из разных областей могут помогать другу другу.

Те, кто пришел из социологии, знают, как делать качественные исследования. Аналитики данных хорошо понимают биостатистику. Врачи разбираются в своей специальности. Вместе они помогают друг другу во время учебы. Часто это даже важнее, чем общение с преподавателем. Ведь основа современных исследований — это взаимодействие исследователей. А эпидемиология — большая история о дружбе разных специальностей.

— Вы учите студентов дистанционно. Мне кажется, это довольно сложно. Как студенты справляются с учебой онлайн?

— По нашему опыту мы решаем вопросы эффективно в онлайн-режиме. Пандемия показала, что это возможно. Мне кажется, большинство занятий могут проходить в Zoom. Дистанционно учиться проще: людям не нужно тратить время на дорогу, и у нас есть студенты из разных городов. 

Но мы пытаемся совмещать онлайн- и офлайн-занятия, когда это возможно. Семинары с преподавателями в аудитории и совместная работа все еще очень важны.

— Как вы представляете себе идеального студента программы Public Health Sciences?

— Нам не так важно, какой у студента бэкграунд. Нам нужны люди, которые могут генерировать идеи, быть любопытными, заинтересованными в исследовании. Университет дает много возможностей: от специальных стипендий до обменного семестра за рубежом. 

Еще один важный момент: магистратура не дополнительное, а отдельное полноценное образование. Совмещать работу с учебой можно, но если работа тяжелая или интенсивная — будет сложно. 

— Вы учите людей на английском языке. Почему и какого уровня языка хватит, чтобы учиться в ИТМО?

— Все просто: язык международных наук — английский. И мы хотим, чтобы студенты получали знания на оригинальном языке, а в дальнейшем — общались на нем с коллегами. Наши дипломы учитываются за рубежом, с ними можно потом учиться в докторантуре и получать степень PhD.

Формальных требований к знанию английского у нас нет. У всех студентов разный уровень. Основное требование — умение общаться на английском, даже если писать получается с ошибками. С нами учатся иностранные студенты, и перейти на русский просто не получится: вас не поймут.

— Антон, что бы вы посоветовали прочесть тем, кто хочет понять, что такое Public Health Sciences?

— На русском — книгу Петра Талантова «0,05. Доказательная медицина от магии до поисков бессмертия». Она именно об истории и развитии наук о здоровье.

А вот книгу Атула Гаванде «Все мы смертны» я советую прочитать не только тем, кому интересны науки о здоровье. Она про то, что за любыми научными исследованиями в эпидемиологии стоят люди, их жизни и смерти и важно об этом всегда помнить.