Что такое стокгольмский синдром

Героиню сериала «Игра престолов» Дейенерис родной брат насильно выдал замуж за человека, с которым они во всех смыслах говорили на разных языках, — кхала Дрого. Кхал насиловал свою жену, она была вынуждена подчиняться. Но по мере развития отношений Дейенерис научилась с ним общаться, полюбила его, радовалась его военным победам и казни брата, попыталась спасти Дрого жизнь ценой своей собственной. Это яркий пример стокгольмского синдрома, о причинах и проявлениях которого мы поговорили с гештальт-консультантом, врачом-психиатром Алексеем Фламиновым.

Суть и этапы стокгольмского синдрома

Энциклопедия Britannica описывает стокгольмский синдром как психологическую реакцию, при которой заложники начинают отождествлять себя с похитителями, их ценностями и требованиями, перестают оказывать сопротивление, подчиняются и даже могут привязываться.

Синдром получил такое название после ограбления стокгольмского банка в 1973 году. Четверо сотрудников несколько дней находились в заложниках, причем некоторые из них начали сочувствовать и доверять похитителям, не были готовы давать показания и даже стали собирать деньги на адвоката.

Как объяснил Фламинов, стокгольмский синдром — это частный случай синдрома жертвы (для него характерны чувство беспомощности и неспособность брать на себя ответственность за ситуацию), результат психологической защиты, которая называется реактивным образованием. О нем говорят, когда во взаимоотношениях небезопасно, ситуация кажется безвыходной, — и чтобы сохранить психику и жизнь, человек не может проявлять ответную агрессию. Более выгодной становится другая стратегия — примкнуть к агрессору, встать на его сторону. «Находиться по другую сторону баррикад становится невозможно, страшно, небезопасно, очень травматично, энергозатратно, и психика ищет какой-то способ снизить градус напряжения. А поскольку эта защита критически важна для выживания, она закрепляется достаточно прочно и быстро, и на изменения требуется время».

Этапы развития:

• Эмоциональное потрясение. При контакте с агрессией возникает стресс или даже шок.
• Депривация. Потенциальная жертва проводит с агрессором много времени или даже какое-то время пребывает в изоляции.
• Импринтинг. По такому принципу живут новорожденные дети: в незнакомом, враждебном мире они прежде всего знакомятся с мамой и быстро начинают испытывать безусловную любовь. После сильного стресса взрослые люди могут точно так же почувствовать привязанность к первому человеку, который проявит по отношению к ним заботу.
• Жесткие правила игры и внешняя угроза. Жизнь жертвы зависит от действий и решений агрессора, поэтому человек вынужден подчиняться. А также над агрессором висит дамоклов меч — близкое окружение, правозащитные организации, правоохранительные органы. И поскольку жертва со временем начинает идентифицировать проблемы агрессора с собой, такая внешняя угроза становится врагом и катализатором для возникновения сочувствия.
• Незавершенный гештальт — даже после выхода из деструктивных взаимоотношений пострадавшие могут испытывать симпатию к агрессорам.

Основная причина возникновения стокгольмского синдрома — творческая адаптация психики к некомфортным условиям. Причем это происходит как в ситуации с захватом заложников, так и в результате воспитания. Например, если ребенок рождается в семье, где коммуникация выстроена через насилие, ему приходится привыкать к такой модели поведения.

Абьюз дома и на работе

Стокгольмский синдром проявляется не только во взаимоотношениях «заложник — похититель», но и в случае абьюзивных отношений, особенно если жертву похитили и насильно внедрили в какие-либо отношения (например, при краже невесты — распространенном обычае на Ближнем Востоке).

По словам Фламинова, в абьюзивных отношениях «люди могут жить вместе добровольно, но единственный язык, который они знают и на котором они умеют разговаривать, — это насилие, это быть жертвой и быть агрессором. Это уже некоторый „хронический“ стокгольмский синдром, ведь такие люди не знают, как выстраивать отношения иначе, быстро адаптируются к агрессорам, умеют с ними общаться».

Однако выйти из токсичных отношений не всегда возможно. «У ребенка вообще нет возможности поменять условия вокруг себя, он полностью зависим от родителей, поэтому он перенимает родительские ценности и в целях сохранения безопасности начинает с ними ассоциироваться. У ребенка в таком случае даже нет шанса отказаться следовать родительскому паттерну, ведь на другом языке с ним никто не разговаривает».

Бытовой стокгольмский синдром возникает на фоне жесткого обращения, разницы в силе и возможностях сторон, других обстоятельств. Причем агрессор приносит не только страдания, но и позитивные подкрепления (именно «хорошей стороной» так дорожат пострадавшие) — это покупка сладостей и игрушек детям, похвала или премия от руководства, фаза медового месяца в любовных отношениях.

Может развиваться стокгольмский синдром и в профессиональной сфере. Например, когда начальник унижает подчиненных, но кто-то из коллектива оправдывает его поведение большой нагрузкой и усталостью и вообще тем, что он хороший человек. Другой пример — профессиональный спорт, когда жестокость и эмоциональное насилие со стороны тренера воспринимается как эффективная тренировка, которую нужно вытерпеть.

Как распознать стокгольмский синдром

Некоторые «симптомы» синдрома напоминают посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР):

• недоверие;
• ощущение нереальности;
• флешбэки;
• утрата способности получать удовольствие от привычных вещей и событий;
• раздражительность;
• ночные кошмары;
• нарушения концентрации.

А также у стокгольмского синдрома есть характерные признаки:

• отказ от освобождения;
• отрицательные переживания по отношению к друзьям, семье или властям, которые пытаются «изъять» человека из ситуации;
• возникновение привязанности к агрессору и поддержка его поведения.

Поскольку ответная агрессия опасна, а чувство страха невыносимо, человек в зависимой позиции подавляет эти эмоции, смещает их на «более безопасных» людей. Например, в семье, где младшему ребенку уделяют значительно больше внимания и любви, старший может выражать раздражение и обиду в форме гипертрофированной заботы. Главная задача человека — убедить других в том, что его чувства настоящие, что все хорошо, как можно ярче это демонстрировать. Это попытка получить безопасность. При этом агрессия все равно может вырываться на поверхность — чересчур сильные объятия, «случайные» травмы, «не вовремя» закончившиеся сладости или поломанные игрушки.

Потенциальная опасность

По словам Фламинова, «в нездоровых взаимоотношениях невозможно добиться истинной безопасности, возникает только иллюзия контроля над ситуацией. А это значит, что всегда сохраняется риск. Потакание агрессору и демонстрация активной привязанности снижает шанс агрессии и защищает психику, но не выводит человека из зависимого положения. Жертва полностью зависит от решения агрессора. Причем сегодня ему может понравиться поведение жертвы, а завтра — уже нет. И тогда насилие возобновится.

Более того, даже после выхода из такой модели сохраняется риск, что человек останется в той же позиции, продолжит искать именно такие отношения. Причем бессознательно своим поведением человек будет привлекать именно таких агрессоров, чем и будет подтверждать свои взгляды. Это своеобразный „мазохистический фильтр“, общество, которое человек создает вокруг себя, — игнорирует людей с другим поведением, воспринимает их как нечто недоступное, непонятное, скучное и даже опасное. Ведь все доступные ему механизмы заточены исключительно под агрессивную среду».

Как завершить деструктивные отношения

По словам Фламинова, абьюзивные отношения часто строятся по определенной модели, которая называется треугольником Карпмана. В ней есть три роли: агрессор, жертва и спасатель. Причем из-за длительного угнетения и издевательства пострадавшая сторона может терять свою идентичность, переставать воспринимать себя как отдельную личность и даже оправдывать действия агрессора.

«Каждый раз, когда кто-то пытается помочь жертве, он вступает в эти отношения, из которых на самом деле никто не хочет спасаться. В такой ситуации просто нужен третий элемент, чтобы отношения продолжали функционировать. „Спасать“ может полицейский, врач, друг, знакомая пара, организация или государство. Но если участников отношений все устраивает, в них могут кратковременно поменяться роли, но в какой-то момент все „нормализуется“».

Поскольку полностью исключить риск попадания в такие отношения невозможно, можно попытаться вывести человека из них. Однако это сработает только в моменте, ведь человек расстанется с одним конкретным агрессором. Причем, вероятно, он будет сопротивляться. Также нужно понимать, что «причинение» помощи может закончиться прекращением общения, есть риск остаться для человека врагом на всю жизнь.

Самая эффективная помощь — информационная: делиться с человеком своими переживаниями и мыслями, объяснять, как вы видите ситуацию. Важно выслушать пострадавших, можно задавать наводящие вопросы, но не нужно давать комментарии, особенно осуждающие (выставлять обидчика злодеем тоже нельзя — его обязательно начнут защищать). Можно подтолкнуть человека к размышлениям и предложить психотерапию, но не нужно давать непрошенных советов или давить.

Нужно быть готовыми к тому, что человек никуда не пойдет, и не требовать этого от него. «Как бы человек ни жаловался, пока он сам не решит, что находится в опасности, и не обратится за помощью, сделать что-либо очень сложно», — объяснил Фламинов. А если человек обращается за помощью сам, нужно уточнить и максимально конкретизировать, как ему помочь, но не навязывать свою волю.